22 ноября 1985г. я перенес клиническую смерть. Это было в Афганистане. В результате неожиданного минометного обстрела погиб весь мой взвод, а я был тяжело ранен. Совершил путешествие «туда и обратно». Обратно, кстати, совершенно не хотелось, но погибшие однополчане буквально вытолкнули меня: живи! Отдельный разговор, что я там видел: никаких тоннелей и ангелов – все было гораздо красивее и непредсказуемей.
![]()
Фото из открытых источников
Тот день я считаю своим вторым днем рождения, гораздо более значимым, чем первый, записанный в паспорте. С этого момента мир стал для меня другим – ярким, насыщенным, многообразным. Именно после второго рождения мне открылось знание языков.
Меня контузило в правую височную долю – здесь находятся зоны, ведающие знаковыми структурами. Обычно после подобных ранений человек подвергается множественным микроинсультам и в результате может забыть свое имя, адрес, даже язык. У меня же произошел обратный процесс: я научился не только тоньше чувствовать родной язык – мне открылась целая языковая радуга с основными семью цветами, их оттенками, переходами и прочим. А самое ценное в том, что я могу воспринимать их как единое целое: жить и дышать не по очереди всеми этими оттенками, а одновременно.
В 4 года я увлекся энтомологией, и поскольку название насекомых нужно было знать по латыни, она стала первым моим языком. Затем началось увлечение германским, французским, японским. До контузии я знал шесть языков, и, когда это стало известно особому отделу, меня обвинили в шпионаже. Единственным спасением от штрафбата был рапорт о переводе в Афганистан, где и случилось мое второе рождение.
Что касается моих методов изучения языков, могу сказать одно: я не изучаю языки, языки овладевают мной. Я воспринимаю язык как живое существо, как старшего брата по разуму. Возможно языки это чувствуют и платят мне взаимностью. Большинство языков приходит ко мне ниоткуда. Так было со многими древними языками – я не имел о них ни малейшего представления и лишь потом убеждался, что они действительно существовали или существуют. Для меня, кстати, нет понятия «мертвый язык». Есть языки умолкнувшие. Многие из них звучат намного живее тех, которые сейчас в ходу.
Считаю, что те, кто стремится заучить как можно больше иностранных слов, ежедневно увеличивая «дозу», как шахтер, давший обязательство перевыполнить план, поступают в корне ошибочно. На мой взгляд, эта «угледобывающая» методика абсолютно не годится: она гробит всякий интерес к языку. Заучивая слова и грамматические формы, комбинируя их без учета специфики живой ткани языка, человек говорит не на другом языке, а просто другими словами. Начинать надо идиоматики: проникновения во фразеологию делает процесс изучения авантюрным приключением. В этой области можно составлять сравнительные словари, и я удивляюсь, почему их до сих пор нет.
Когда начался этот лавинообразный процесс овладения языками, я был безумно счастлив и, конечно, хотелось поделиться с кем-то своими ощущениями. Но довольно скоро понял: люди не терпят того, что выходит за границы их понимания. Я потерял немало друзей: они считали, что за языки я продал душу Дъяволу.
Три года назад меня пригласили в Томский и Кемеровский университеты читать пиктограммы, начертанные на сланцевой скале возле реки Томь. Эти пиктограммы десяти – двенадцатитысячелетней давности, обнаружили в 18веке местные казаки. Так вот, чтобы расшифровать текст, я искал сходство, графическое родство с известными мне языками. Когда появлялись смысловые завязки, начинал «возводить мостики». Постепенно образовывались лоскуты полотен…
Прочитать можно абсолютно все, даже выщербленную кирпичную кладку. Она разрушается, создавая околознаковую структуру. Стоит вглядеться в нее, осмыслить, как сквозь слой старого кирпича начинают пробиваться языки. Та же самая история с постоянно меняющимися очертаниями облаков, паутиной ветвей. Возможно, именно под такими квазитекстами Борхес подразумевал «письмена Бога».
Языки открывают глаза на многомерность бытия, позволяют взглянуть на одни и те же события с разных сторон. Я очень люблю древние языки, прочитал более двухсот апокрифоф – как ветхозаветных (ни один из них так и не переведен на современные языки). Все они говорят об одних и тех же вещах, но в разных понятиях, с учетом ментальных особенностей народов, которые их создавали. Таким образом, любое событие перестает быть плоским, приобретает объем, звучание, цвет. На мой взгляд, этот симбиоз контрастов и является ключом к пониманию действительности.
Оракул
№ 10 / 2002. Феномен Вилли Мельникова
