Ученые ТюмГУ исследовали становление и развитие городов Сибири, и выяснили, что на их формирование влияли романтические настроения переселенцев.
«Исследуя городские образы прошлого и настоящего, урбан-история усиливает процессы разработки региональных культурных политик, сохранения культурного наследия и исторической памяти, а также обоснования туристических зон и инвестиционной привлекательности. И мы выделили семь наиболее разрабатываемых тем», – сообщил старший научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории исторической географии и регионалистики ТюмГУ Игорь Стась. Работа была поддержана грантом РНФ, результаты опубликованы в журнале QUAESTIO ROSSICA.
![]()
Фото из открытых источников / Тюмень в начале XX века / © Getty images
О городской идентичности научное сообщество начало рассуждать только в постсоветскую эпоху. Сегодня историки включаются в процесс производства знания, формируя городские бренды – ценностные характеристики территорий. Прежде всего, ученых интересует, как формировались общегородские идентичности при становлении городов. И отмечают, что часто это происходило в рамках некой человеческой мечты.
Для сибирской урбанизации исследователи особо рассматривают период 1960–1980-х годов, когда доминировавшая нелокальная характеристика (например, «сибирство») сменилась преобладанием поселенческих (город, село) и территориально-административных (область, край, округ) идентичностей. «И потому растерялся дух «сибирства». Именно мечтательные идеи при возведении нового города были нормой в Сибири в 1950–1970-х годах. Город, как идея не был привязан к пространственным границам», – рассказал Игорь Стась.
Кроме того, сегодня широко исследуется вектор производственно-отраслевых идентичностей. Ведь завод становился «вторым домом», а люди, говоря о себе, называли не место проживания, а место работы. Но, как отмечают специалисты, профессиональные обозначения себя неизбежно дрейфовали в сторону осознания самоценности личности и потребительской культуры.
Это подтверждают примеры из исследований городов Европейского Севера России. Так, сыктывкарские историки указывали, что воркутинская идентичность базировалась на социально-профессиональном фундаменте и шахтерской солидарности, а вот в Сыктывкаре, где население не было спаяно узами социально-профессиональной солидарности и схожестью личных судеб, формирование общей идентичности происходило затруднительно.
«Исследование городов Западно-Сибирского нефтегазового комплекса показывает, что производственная культура формировала у жителей городов общинно-коммунальный дух, более характерный для деревень и поселков, – рассказал Стась. – Большинство жителей городов нефтяников не считали себя горожанами. В информационном, административном и даже поэтическом текстах население обозначало себя «трудящимися» или «рабочими». В узком плане действовали отраслевые критерии – «нефтяники», «геологи». Это показательно для северных промышленных центров».
По словам историка, урбанизация и глобализация заостряла проблему сохранения этнической идентификации. Она пересекалась с этноязыковыми и религиозными адаптивными практиками горожан. Здесь российский город представляет собой систему с раздробленным расселением этнических групп в пределах города (чего нет, например, в американских поселениях).
Это затрудняет его историко-этнографическое изучение.
«Наиболее продуктивна в сибирской историографии проблема этнической идентификации коренных народов в условиях урбанизации. Демонстрация аборигенной культуры в городе уже не традиция, а является лишь ответом на общественный запрос «на экзотику», становясь частью элитарной культуры, создаваемой профессионалами», – подчеркивают эксперты в своей работе.
Любопытно, что урбанизация вела и к новым практикам гендерной идентификации. В связи с этим обращают на себя внимание 1920–1930-е годы, когда женщина обретала новый образ, двойную занятость, функцию «работающей матери». Сибирские примеры показывают, что уже в послевоенные годы женщины, создав семью, посвящали ее обеспечению все свое свободное время. Это вело к относительному росту достатка, из-за чего распространилась практика сознательного ограничения деторождения. Исследования показывают, что урбанизация Сибири 1950–1960-х годов даже в малых городах формировала новую категорию женщин, активно пользовавшимися благами городской жизни.
«Урбанизация неизбежно формирует новые культурные пространства. Потому в приоритете исторической науки — раскрытие всей палитры и иерархии идентичностей и образов в городской среде», – сказал Стась. Однако, современное историческое сообщество, занимающееся изучением городов и урбанизации России, часто замкнуто в краеведческой локальности. Поэтому необходимы работы, раскрывающие историко-урбанистическое наследие разных городских центров на основе современной социальной теории.
Впервые анализ состояния городских исследований в отечественной исторической науке был проведен в конце 1980-х годов. С 1990-х годов институционализации исторической сибирской урбанистики способствовали Новосибирский, Барнаульский и Омский научные центры. В 2014 году попытка «самопонимания» была предпринята в Сургуте на форуме по исторической урбанистике.
«Урбанизация рассматривается современной наукой не только как социально-экономическое явление, но и как процесс формирования и интеграции городского сознания и образа жизни, без которых невозможно создание городской среды, но которые сложно воспроизвести в исторической ретроспективе», – заключают эксперты.
